Версия:
"
«Из уст в уста» историками передается их профессиональное предание о строительстве Петром I Новодвинской крепости, строительство которой было уже почти завершено к 1705 году. Новодвинская крепость была построена не на государственные, а на народные средства жителей 7 поморских городов. Строительство крепости велось силами и на средства поморских граждан, с которых было собрано по рублю с каждого двора. Сохранившиеся архивные документы, вопреки распространенному мнению свидетельствуют, что Петр I начал подготовку к походу на Нотебург (Орешек) задолго до своего приезда в Архангельск в 1702 году. Делая вид, что Архангельску по-прежнему грозит опасность нападения шведского флота, Петр, маскируясь подготовкой к отражению атаки, осенью 1701 года начинает усиленную переброску в Архангельск большого количества артиллерии, пороха и боеприпасов, провианта, в количестве, значительно превышающем нужды обороны города и потребности строящегося флота. После успешного взятия русскими войсками Нотебурга, который после осады и штурма требовал ремонта и модернизации, с 1703 года от Новодвинской крепости были отписаны и приписаны к Шлиссельбургу: Вага, Каргополь, Яренск, Соликамск, Кайгородок, Чердынь и Устьянские и Сысольские волости, т.е все средства которые якобы шли на постройку Новодвинской крепости, а на самом деле на подготовку взятия Орешка, когда отпала необходимость в маскировке истинных замыслов Петра. Не лишне вспомнить,
что Петропавловская крепость Санкт-Петербурга была заложена 14 (27) мая1703 годапо совместному плану Петра Iи французского инженера Жозефа Ламбера де Герена: 6 бастионов, соединённых куртинами, 2 равелина, кронверк(первоначально дерево-земляные, и только в 1730-е—1740-еи 1780-е годыодеты камнем). Средств и людей (кстати большинство их было с Поморья) явно не хватало и на Петербургскую цитадель. К тому же Петр I, как было показано ранее, явно не питал симпатий к Архангельску, как конкуренту его детища на берегах Невы. А теперь сравните планы Новодвинской крепости (рис.60а), строительство которой «началось» в 1701 году и Петропавловской (рис.60б), которую заложили в 1703 году.
У Новодвинской крепости явно отсутствуют кронверк – необходимый элемент фортификационных сооружений, явно необходимый со стороны суши при осаде крепости с применением артиллерии и малом времени, с ограничении средств на его постройку. Крепость явно проектировалась в другое время для отражения неприятеля, не знакомого с голландской система оборонных сооружений XVI века (
т.е. уже существовавшей 150 лет до официального начала строительства Новодвинской крепости в 1701 году). Скажем так, Петропавловская крепость, даже при отсутствии каменной рубашки стен, была более приспособлена для ведения современной обороны того времени, чем более «дорогостоящий» и требующий большего времени для постройки проект Новодвинской крепости.

Достаточно взглянуть на план шведской крепости Ландскрона (Ниеншанц) на р.Охта в Петербурге, кстати тоже без облицовки стен камнем, пример оборонных сооружений рубежа XVI-XVII века (за 100 лет до 1701 года – официального начала строительства Новодвинской крепости), чтобы убедиться в «моральной старости» и дороговизне проекта крепости на Двине (рис.61)

Сегодня только лишайники эпифиты, красноречивые свидетели древнейшей истории Новодвинской крепости под Архангельском, покрывающие ее стены, доказывают нам около тысячелетнию давность построения этой крепости. Судя по лишайникам эпилитам, возраст стен Новодвинской крепости не менее 1 тыс. лет, хотя перестройку его стен под отражение артиллерийских атак XVI века, например, тех же шведов, нельзя исключать.(камни уже были обтесаны, но линия обороны переложена под современные нужды) Судите сами, свежая поверхность обтесанного камня в течение 100 лет вообще не зарастает лишайниками. Свежесколотая поверхность слишком агрессивна для них. Только после 100-летнего пребывания в кислород содержащей среде поверхность камня становится пригодной для поселения лишайников. За 200 лет лишайники не могут так сильно покрыть поверхность, так как растут очень медленно.
Так с какими шведами произошло Новодвинское сражение?
«Из уст в уста» в письменных трактатах наших лингвистов и историков передается предание примерно такого содержания: «.Какой современный русский? "Современному русскому" нет и 300 лет...В истоках "современного русского" стояли Ломоносов и Сумароков в "полемике" с Тредиаковским. И вообще после Петра I, "современный русский"-был языком "народа подлого". Дворяне в Российской Империи - говорили сплошь на французском..». При этом предъявляются древнерусские летописи, написанные на церковно-славянском языке. Содержание этих летописей действительно трудно понять человеку, говорящему на современном русском языке. Нас так убедили в том, что древние русы говорили на церковно-славянском, что, хоть рассудок и понимал, что такая трансформация языка невозможна (алфавит не поменялся, в отличие от шведов, перешедших на латиницу), но непререкаемый авторитет М.Ломоносова для северян говорил: Если уж помор так горячо восстанавливал-создавал заново русский язык, взяв за основу его родной – поморскую говорю, то, наверное уж точно на Юге Русской равнины уже говорили на языке, далеком от современного русского. Но!
Со второй половины 20-го века в распоряжение исследователей стали поступать новые письменные источники – берестяные грамоты. Первые берестяные грамоты были найдены в 1951 г., в ходе археологических раскопок в Новгороде. Уже обнаружено около 1000 грамот. Большая их часть найдена в Новгороде, что и позволяет считать этот древний русский город своеобразным центром распространения этого вида письменности. Общий объём словаря берестяных грамот составляет более 3200 лексических единиц, что позволяет провести сравнительные исследования языка берестяных грамот с каким-либо языком, оставшимся в письменных источниках аналогичного периода.
Выдающийся лингвист и исследователь новгородских грамот академик А.А. Зализняк утверждает, что «эта древняя система письма была очень распространенной… Эта письменность была распространена по всей Руси». Уже в самом начале 11-го века весь русский народ свободно писал и читал – «прочтение берестяных грамот опровергло существовавшее мнение о том, что в Древней Руси грамотными были лишь знатные люди и духовенство. Среди авторов и адресатов писем немало представителей низших слоев населения, в найденных текстах есть свидетельства практики обучения письму– азбук, прописей, числовых таблиц, «проб пера»». Писали шестилетние дети – «есть одна грамота, где, вроде бы, некоторый год обозначен. Писал его шестилетний мальчик» [2]. Писали практически все русские женщины – «сейчас мы совершенно точно знаем, что значительная часть женщин и читать, и писать умела». И, пожалуй, самое главное, письменность осуществлялась на русском языке. Не на церковнославянском, а именно на русском! Практически на том, на котором пишем мы сейчас. И это происходило без участия церкви.
Из-за «великого переселения народов» первого тысячелетия н.э. население Северного Причерноморья и Балкан стало состоять из двух неродственных этнических групп:
автохтонные европеоидные христианские народы (греки, римляне, русы и др.);
пришлые монголоидные тюркоязычные народы (болгары, авары и другие потомки хазарского, тюркского и др. каганатов, исповедовавшие иудаизм).
Ввиду принадлежности языков к разным языковым семьям, между пришельцами и автохтонами возникали трудности в общении, потребовавшие перевода текстов. Именно для этих, тюркоговорящих славян Кирилл и создал отличное и от греческого, и от римского, и от русского языков церковно-славянское письмо, «…некоторые буквы которого были взяты из еврейского квадратного алфавита». Заимствованные буквы не встречаются в берестяных грамотах 11 века, но встречаются во всех церковно-славянских текстах. Именно эти буквы в результате реформ в России были полностью исключены из русского алфавита. Понимание этих процессов, происходивших на Русской равнине на рубеже I-II тысячелетий нашей эры и приводит к пониманию, что в становлении государственности Руси-России уже стали весомую роль играть «знать» из тюркоязычных народов: вначале хазары, затем булгары и с началом т.н. «монголо-татарского ига» северо-западная часть Булгарии – московиты, языком межнационального общения которых и был церковно-славянский язык. Вспомним записи английского шкипера Бэрроу 1556 г.: «Карелы, русские и москвитяне похожи друг на друга во всех отношениях…. Все эти три нации состоят в подданстве русского царя…К югу от москвитян живут татары». Может на эти слова и найдут кучу опровержений, но английский шкипер передал мнение поморов XVI века, которые считали себя русскими и дистанцировали себя от московитян. Государственность Руси закладывалась на земле Московии, но титутульной нацией были русские (русский царь), ядро межнационального государства татаров и московитов (тюрки), русских и фино-угров. Анализируя содержание Поминальной речи шведского короля Карла XI в 1697 году, приходим к выводу, что и в Шведском королевстве языком межнационального общения был церковно-славянский, что не исключает также образования межнационального государства латинизированных германских шведов (смеси индо-ариев и тюрков: они до сих пор ищут следы своего передвижения из Азии в северном Причерноморье) и русских шведов. Переход российской знати на французский в XVIII веке и ее «онемечивание», конечно, неизбежно привел бы к катастрофе государственности Руси-России, которую и предотвратили Ломоносов и Сумароков, воссоздав русский язык (земля Московии – Руси уже значительно приросла татарами и сибирскими тюрками (французский для которых был диковинкой), но в значительной степени русскими, чтобы возвращаться к церковно-славянскому (значительная часть простого народа бывших территорий Булгарии (сюда же попадает и Украина, и Московия) продолжала говорить по-русски, в отличие от знати и духовенства, которые говорили и писали на церковно-славянском + территории Севера России и Сибири, которые вообще церковно-славянским не владели: как и ныне большинство русских и народов фино-угорской и тюркской группы языков России).
"